МОЗАИКА ИЗ ЗАГОРОДНОГО ХРАМА ХЕРСОНЕСА. История и судьба.

Когда я начинала писать заметки, то сообщила друзьям-подписчикам, что не ставлю рамок — о чём захочу, о том напишу, полная свобода творчества. Но, жизнь, как ей и положено, “вносит свои коррективы” — уже второй раз пишу по просьбе — в данном случае по просьбе разъяснить судьбу одной из херсонесских мозаик византийского времени — мозаики из Загородного храма, открытого К.К. Косцюшко-Валюжиничем в 1902 году.

Она долгое время находилась во внутреннем дворике музея и люди её запомнили, однако обстоятельства её исчезновения прошли незамеченными широкой публикой. Теперь некоторые горожане спохватились: а где же мозаика, она же вот тут была, а теперь нету!?! Ну, и как у нас водится, поползли слухи… Всё расскажу по порядку, конечно, но нельзя рассказывать об этом, действительно, выдающемся мозаичном панно в отрыве от других подобных памятников византийской эпохи, найденных в Херсонесе, без рассказа о храме, пол которого выстилала мозаика, о людях, которые её нашли, сберегли, экспонировали под открытым небом. Так что, прошу прощения, рассказ получится длинным, хоть я и коснусь всего вкратце. Это потому, что любая тема, которой занимаешься, это волшебное пространство, ты стараешься идти по прямому коридору, но по сторонам его начинают распахиваться двери, приглашающие в другие пространства, и все интересные и в каждом — свои двери и это бесконечно. Многие меня поймут, надеюсь. Так и здесь — попросили сказать, куда мозаика делась, я решила ответить обстоятельно и … Давно в музее не работаю, но как-то люди меня находят, спрашивают, и, вместо того, чтобы сказать “обратитесь в музейную пресс-службу”, я берусь отвечать. Принцип у меня такой жизненный: “вопрошающему — ответствуй!”, жаль только, что не умею кратко. Так что, устраивайтесь поудобней. :)

Начнём с эпиграфа — строк из стихотворения литератора и реставратора, много поработавшей когда-то в Херсонесе, Ольги Постниковой, мне оно давно нравится. Это про наш любимый Херсонес, конечно же:

На фото — мозаичный пол в притворе Уваровской базилики* — кажется, это единственный сейчас фрагмент подлинной мозаики ранневизантийской эпохи на территории городища, который экспонируется там, где был при своём создании. Большинство мозаик, что выстилали полы “Уваровки” были перевезены в Императорский Эрмитаж в 1854 году, их, в несколько изменённом виде, можно там видеть и сейчас (зал III). Изображение базилики сразу после открытия сохранили для нас художник Н. Медведев, сопровождавший графа А.С. Уварова в той экспедиции, и гравировавший рисунок на дереве мастер Евстафий Бернардский.

Впрочем, и до этого известны находки мозаик в Херсонесе, но как они выглядели и к какому периоду относились, мы не знаем — Фредерик Дюбуа де Монпере, швейцарский учёный, побывавший в Севастополе и в Херсонесе в 1834 году, сообщает о том, что какая-то “чудная мозаика” из Херсонеса была приобретена доктором П.И. Лангом (фигурантом событий севастопольского Чумного бунта 1830 г., в ходе которого она пропала), а репортёр и художник Николай Берг описывал музейную коллекцию Морской библиотеки, в которой до Крымской войны тоже были какие-то херсонесские мозаики.

_________

Вообще, тема мозаик интересна, красива и приятна, и если бы моей профессией было написание музейных очерков, я бы посвятила ей множество страниц, однако нужно как-то держаться в рамках заявленной темы. Мне повезло, я видела в Херсонесе много мозаик, экспонирующихся прямо на городище, на полах храмов, там, где они были найдены, археологи в таких случаях выражаются красиво: “in situ” (т.е. на месте).

Особенно богатым был мозаичный декор “Базилики в базилике” , его пришлось убрать в девяностые годы из-за участившихся случаев вандализма. Эти мозаики, разобранные на крупные фрагменты, наряду с другими, найденными в Западной базилике и некоторых других церквях, можно было видеть в павильоне (“павильон”, наверное, слишком изящно в данном случае, ну, пусть уж), перед спуском к морю, там же выставлены были огромные глиняные бочки — пифосы, поэтому павильон назывался Пифосарий. Условия хранения мозаик и там были не слишком хорошими, но их хотя бы не “разнесли по кубику”.

В прошлом году павильон перестроили, по счастью, не кардинально, а деликатно (по сравнению с теми проектами, что я видела раньше — те напоминали птицефермы). Улучшился обзор экспонатов, информации о них стало больше, но вот той мозаики, ради которой я взялась за этот очерк, там пока нет. Она там просто не поместится.

Часть мозаик можно видеть и в зале Византийской экспозиции (напомню, мы сегодня только о средневековых мозаичных полах говорим, античная мозаика — особый рассказ).

Многим покажется странной кажущаяся лёгкость и обыденность перемещения мозаик — были найдены в храмах в качестве вымостки полов, перенесены туда, перевезены сюда… И это тоже нуждается в объяснениях, конечно. Легко рассказывать, но очень трудно делать. Что же находят археологи, открывая мозаики? По сути, они видят перед собою т.н. мозаичный набор — мелкие каменные кубики почти одинакового размера — тессеры (отсюда и название такой мозаичной техники — opus tesselatum), из которых составлен рисунок, орнамент, а известковый раствор, на котором они когда-то были укреплены, с течением столетий ослабел или вовсе разложился. Кроме того, современные методики археологической науки требуют исследовать памятник полностью, как говорят, “до скалы” и то, что залегает под мозаичными полами не менее, а часто даже более, ценно для науки. Вот тогда мозаику нужно снимать и куда-то перемещать. Не знаю, как поступали раньше, когда требовалось везти “уваровскую” мозаику в Петербург, и что делали те, кто продавал мозаику вышеупомянутому доктору Лангу, видимо, вырубали мозаичные фрагменты вместе с подстилающим их грунтом, но технология, применявшаяся для этого в Херсонесе во второй половине ХХ века, была совершенно другой. Но сначала немного об истории открытия конкретной мозаики, про которую и был обещан рассказ.

В апреле 1902 года Карл Казимирович Косцюшко-Валюжинич, заведующий Херсонесским музеем, член Императорской Археологической комиссии, в своём неутомимом исследовании некрополя, располагавшегося за оборонительными стенами древнего Херсонеса, решил произвести раскопки большого насыпного холма, возвышавшегося в западной части Карантинной балки. То, что место это значимо для истории, было известно давно, так как именно здесь располагался загадочный подземный ход-галерея с колодцами пресной воды, его даже связывали с летописной осадой Херсонеса князем Владимиром, но, как выяснилось, колодцы и подземная галерея с городом не сообщались. Подземелье-катакомбы — это другая история. Обширный некрополь, на котором херсонеситы хоронили своих умерших, начиная с языческих времён, простирался за пределы города и на запад, и на юг, и на восток, а окрестности Карантинной бухты иногда казались путешественникам похожими на соты, так много здесь склепов, выдолбленных в скалистом массиве, многие из них были украшены фресками, но это тоже другая история. Важно, что склепы и подземелье с колодцами издавна привлекали внимание, а вот “курган” никто не исследовал до 1902 года.

Под земляной насыпью открылся древний храм, построенный в форме креста, пол которого покрывал мозаичный ковёр редкой красоты и сохранности, с множеством изображений, характерных для позднеантичного и ранневизантийского изобразительного искусства. Об открытии писали в газетах, а Косцюшко поручал рабочим по очереди сторожить храм и раскопочное имущество. Эта местность, как и прочие ближайшие окрестности Херсонеса, была тогда пустынной, на фотографии ниже — почти необитаемый пейзаж, слева видны монастырские огороды, которые Херсонесский монастырь сдавал в аренду. В путеводителях того времени писали, что Херсонес расположен в трех верстах от Севастополя, за городом. А в древности открытый Косцюшко-Валюжиничем храм располагался тоже за городом, почти в километре от города Херсонеса.

Изучение Загородного храма, примыкающих к нему помещений и остатков монументальной ограды, напоминающей крепостную, стало прологом ко многим учёным спорам, продолжающимся до сих пор. С самого начала было понятно, что храм пережил несколько перестроек и существовал многие столетия. Помимо мозаичного пола в храме сохранились остатки фресок, к сожалению, немного и разных временных периодов, но об их художественном уровне позволяет судить хотя бы вот этот фрагмент поздней росписи с изображением головы святого в нимбе. На одной из фресок сохранились начальные строки 34 псалма Давида “Вступись, Господи, в тяжбу с тяжущимися со мною, побори борющихся со мною; возьми щит и латы и восстань на помощь мне…”

Почти сразу Загородный храм учёные того времени определили как “Монастырь Богородицы Влахернской”, так как его расположение на местности, время основания и периоды существования, богатый декор — совпадали с описаниями некоторых письменных источников о существовании на расстоянии одной стадии от Херсонеса (в средние века его называли Херсоном), почитаемого и красивого храма в монастыре на священном кладбище. В нём или рядом с ним был погребён в 655 году римский папа Мартин I Исповедник, сосланный в Херсон за борьбу с возобладавшей тогда ересью и скончавшийся здесь от голода и лишений. В его житии сказано, что похоронен он был “в некрополе святых, в прекрасном доме Девы Марии, именуемой Влахернской, за стенами, на расстоянии стадия от благословенного города Херсона«.

Конечно, здесь нет возможности вдаваться в долгие пересказы множества статей и книг, которые написаны за более чем сто лет об этом интереснейшем и до сих пор во многом загадочном памятнике херсонесской истории. Ограничусь тем, что сообщу в одном абзаце самые краткие и авторитетные выводы, к которым пришла наука к сегодняшнему дню (дискуссии ведутся до сих пор и до изобретения машины времени будут продолжаться, так что даже мой абзац, скомпилированный из научных публикаций, могут объявить неправильным). Итак:

На одном из участков городского кладбища Херсонеса были захоронены и почитались первой христианской общиной города останки мучеников, предположительно, кого-то из сподвижников святителя Василия, одного из семи священномучеников херсонесских. Над их могилами с середины IV века существовал маленький храм-мавзолей самой простой формы. В конце IV в. херсонесский епископ (возможно, Эферий, участвовавший во Втором вселенском соборе), мог соорудить над священными могилами храм-мартирий (место почитания мучеников) в виде крестообразного здания, вход в который осуществлялся с четырёх сторон через двери в каждой ветви креста, а почитаемые могилы находились в центре храма, под куполом. В эпоху Юстиниана I (527 — 565 гг.) храм-мартирий преобразуется в “обычную” церковь, устроенную по литургическим канонам, устоявшимся к тому времени — дверь в восточной ветви креста закладывается, в ней располагается алтарная часть, вымощенная мраморными плитами, а всю остальную площадь храма занимает мозаика. К храму пристраиваются небольшие помещения, в частности — крещальня с южной стороны. Перекрытия рукавов креста, скорее всего, были сводчатыми, а центральную часть здания венчал купол. Здание существовало долго и поддерживалось до самой гибели города.

О материалах, из которых состояла мозаика, был хорошо осведомлён открыватель храма — К.К. Косцюшко-Валюжинич, консультировавшийся с геологами. Вот как он описывал породы камня в своём отчёте, который придётся ещё несколько раз процитировать: “…1) белый мрамор, признаваемый проконесским, 2) красный мрамор из «Мраморной балки» близ Балаклавы, 3) черный песчаник из окрестностей Георгиевского монастыря и 4) желтый камень твердой породы, залегающий прослойками в местности херсонесского городища. В более сложных рисунках с оттенками, как например, в двух павлинах центрального квадрата и в четырех больших птицах, сидящих на виноградных лозах там же и на кратере южной стороны креста, употреблены мелкие куски синего и зеленого камня или пасты. Кирпичики, обычные во всех херсонесских мозаичных полах, здесь совершенно отсутствуют”. Стоит пояснить, что пастой Карл Казимирович называет разновидность стекла — смальту, которая обычно использовалась для настенных мозаичных панно (к слову, при раскопках Загородного храма кубики смальты различных цветов и оттенков, в том числе с позолотой, находились во множестве, что добавляет догадок о его богатом убранстве), а “кирпичиками” — кубики, изготавливаемые из обожженной глиняной черепицы — плинфы. Также Карл Казимирович сообщал, что сразу после открытия мозаики “заливаются цементом все те куски пола, где не сохранилась мозаика”.

Известно, что результаты своих работ Карл Казимирович тщательно документировал — снимал планы, делал рисунки и фотографии. Верный сподвижник Косцюшко — чертёжник и художник при Херсонесских раскопках — Мартин Иванович Скубетов тогда же зарисовал мозаику в цвете. Как сказано в отчёте: “Детальный план в красках в 1/24 нат. вел., с контурно восстановленными разрушенными частями мозаики, составленный М.И. Скубетовым, прилагается при отчете”. К сожалению, этот план не был воспроизведён в печатном отчёте Императорской Археологической комиссии, а потом и вовсе пропал. Сохранились только черновые материалы Мартина Ивановича, на основании которых в 1960 году был сделан рисунок художником О.И. Гущиным.

Императорская Археологическая комиссия регулярно информировала правящего монарха о совершавшихся в России открытиях, устраивала выставки древностей в Эрмитаже. В 1902 году император Николай II с супругой и свитой посетил Херсонесский монастырь и Херсонесский музей. В дневниках императора за 18 сентября 1902 года имеется следующая запись: «После завтрака поехали на Графскую пристань и отправились в экипажах в Херсонеский монастырь. После краткого молебствия осмотрели музей и новые раскопки Костюшки-Валюжинича. В особенности замечательны стены древнего города и развалины церкви с великолепным мозаичным полом. Тут же под нею катакомбы с колодцем чистой воды».

Этот визит имел важные последствия и для раскопок Херсонеса вообще (Николай II повелел увеличить бюджет раскопок и он достиг 10 тыс. рублей в год), и для Загородного храма в частности — последовало высочайшее указание накрыть храм с мозаикой кровлей, нанять постоянного сторожа и выстроить рядом сторожку, что и было исполнено. Для этого древние стены немного “нарастили” — доложили камнем и выровняли, а сверху устроили деревянные перекрытия и крышу из листов железа. Для освещения внутренности храма сделали ряды окон в деревянной надстройке. Средства на охрану выделялись из бюджета Министерства внутренних дел.

Ну, а что же, собственно, представляла собой мозаика, какие изображения могли рассматривать современники и потомки? Начнём с общего вида в цвете, качество фото, правда, очень плохое, но представление о виде этого каменного “ковра” получить можно.

Форма мозаичного пола Т-образная, согласуясь с архитектурой храма (восточная ветвь креста была вымощена первоначально мраморными плитами, а позднее — керамическими плитками — плинфами). Южная (правая) ветвь креста была заполнена мозаикой не вся — из-за постройки в ней стены-перегородки, так что мозаичное поле тут короче. Всё поле мозаики, как видно на фото выше, обрамлялось бордюром с растительным орнаментом (виноградная лоза), причем лозы бордюра вырастали из двух сосудов, изображенных сверху. Центральной композицией, находившейся в подкупольном пространстве, была торжественная чаша — канфар, из которой произрастают виноградные лозы, симметрично спускаясь по сторонам чаши, образуя изящные завитки. На ветвях сидят птички. Два павлина, располагаясь по обе стороны от канфара, подчёркивали симметрию рисунка. Композиция заключена в квадрат (3,32 х 3, 32 м). Все образы, хотя и заимствованы из поздней античности, но пронизаны христианским символизмом — идеями Причащения, бессмертия, Рая и жизни новой.

Южная ветвь креста тоже имела свой композиционный центр, квадрат (3,63 х 3,63 м), в который вписан круг с изображением чаши, произрастающих из неё лоз и двух голубей, сидящих по краям чаши.

Всё центральное поле мозаичного ковра заполняли медальоны с изображениями, как писал Карл Казимирович, “заимствованными из царств растительного и животного”. Птицы, рыбы, звери, растения и плоды — символизировали райский сад, как он описывался в Библии.

«И пастися будут вкупе волк с агнцом, и рысь почнёт с козлищем, и телец и юнец и лев вкупе пастися будут, и отроча мала поведёт я. И волк и медведь пастися будут, и вкупе дети их будут, и лев аки вол ясти будут плевелы» (Книга Исайи, XI, 6, 7).

В 1910-1914 гг. мозаику Загородного храма рисовал молодой тогда архитектор Александр Лукич Ротач, уроженец Ялты, впоследствии всю жизнь посвятивший Ленинграду. На его рисунках видны утраты мозаичного ковра. Издал он свои чертежи и рисунки мозаики спустя много лет, в 1967 году. В его статье приведены размеры мозаичных кубиков этой мозаики: “Размер кубиков различный: 20 х 15 мм при толщине 10 мм; 15 х 15 х 15 мм; 10 х 10 х 10 мм; 20 х 25 х 15 мм. Некоторые кубики имеют правильные грани, другие неправильные, закругленные. Кубики — колотые, их грани оставлены без шлифовки; поэтому при наборе мозаичного рисунка кубики не плотно прилегают друг к другу”. Он считал мозаику Загородного храма произведением местных мастеров. О грунте, на котором мозаика была закреплена, писал видный исследователь истории и культуры Византии А.Л. Якобсон: “Как и другие раннесредневековые мозаичные полы Херсона, мозаика была укреплена на сплошной известковой заливке толщиной от 2 до 10 см, которую, в свою очередь, подстилал слой чистого песка; под песком оказалась прослойка чистой извести. Все эти слои залегали на строительном мусоре”.

В этот же период были сделаны и фото мозаики, судя по всему, никаких кардинальных изменений в её состоянии не происходило, а рисунки и фото необходимы были для каких-то научных исследований или изданий.

Из архивных документов известно, что в ноябре 1914 года ремонтируется железная крыша “над храмом с мозаикой”, а в 1916 году производятся ещё какие-то ремонты павильона и сторожки при нём. И храм с мозаикой, и сторожка формально относились к ведомству Императорской Археологической комиссии и “по наследству”, уже в новую, советскую эпоху перешли к созданному на раскопках Херсонеса Таврического историко-археологическому музею. Традиция содержать при храме сторожа также сохранилась, как и необходимость латания крыши над храмом. В какой момент железо на крыше было заменено толем пока неизвестно, но произошло это ещё до войны и сыграло свою зловещую роль в судьбе мозаики.

В 1927 году был проведен обстоятельный осмотр мозаик Херсонеса комиссией Центральных реставрационных мастерских под руководством И.Э. Грабаря. Комиссия выявила отрицательные стороны реставрационных работ Костюшко-Валюжинича, заключающиеся в том, что «цементная кислота влияла на эпидерму камней, изменяла их цвет (камни потускнели) и разрушала самые камни». Дело в том, что заполнение лакун производилось Карлом Казимировичем следующим способом — вся поверхность мозаичного пола заливалась цементом, а потом он счищался с мозаики, но оставлялся в местах её отсутствия.

Стало ли следствием этого внимания советских реставраторов к херсонесским мозаикам то, что Херсонесский музей озаботился проектом новой сторожки у Загородного храма? Вполне возможно. В архиве музея имеется проект сооружения такого домика близ храма, датирующийся 1929 годом, на проекте есть надпись “Генеральный план владения Херсонесского музея”. Проект не осуществился, из-за недостатка средств (обычное дело, правда?).

С 1936 года (или даже немного раньше) это “владение музея” оказывается на территории воинской части, в так называемой “запретке”, и музеем впервые озвучивается необходимость переноса мозаики из храма, но тогда это сделать не получилось, очень жаль.

Во время войны, по сведениям, которые удалось получить уже после освобождения Севастополя, в крышу (вспомним — толевую) над мозаикой попала зажигательная бомба, сброшенная с немецкого самолёта, деревянная надстройка и крыша загорелись. Пожар был ужасным, так как внутри храма на мозаике стояли несколько бочек с горючим (зачем и почему они там оказались? к вопросу о том, как использовали памятник военные). От огня и последующего атмосферного воздействия, известковые кубики мозаики во многих местах превратились в известь и рассыпались, кубики желтого цвета окрасились в бурый, что исказило колорит,

Удалось от тех же, видимо, информаторов, узнать и о каких-то “консервационных работах” на мозаике. Она была покрыта толем (остатки крыши?) и засыпана землёй. Кто производил эти работы точно не известно, по одним сведениям, это сделали гитлеровцы в период оккупации, по другим — наши перед отступлением, лично я склоняюсь ко второму варианту, но как было на самом деле? Пока история хранит молчание. Достоверно известно, что с 1941 года храм стоял без крыши, а его стены потихоньку разбирались на камень, правда, первыми разбирались камни, которыми “достраивали” его при Карле Казимировиче.

В 1946 году дирекция музея просит командира военной части разрешить осмотреть остатки храма с мозаикой. Разрешили или нет, не известно, но в дальнейшем отношения с военными складываются сложно. Осенью 1951 года храм обследуется сотрудниками Крымского филиала Института археологии АН СССР под руководством Олега Ивановича Домбровского и результаты этого обследования были неутешительными:

За 10 лет безнадзорного существования археологических остатков, земля, насыпанная поверх смолистой толевой прокладки слоем в 15-20 см, вся поросла сорной травой, главным образом, т.н. свинороем, проросшим сквозь неё и обхватившим мозаичные кубики, сдвигая и переворачивая их. Кроме того, толя для покрытия мозаики в своё время не хватило, и часть её была устлана листами фанеры, ржавыми кусками железа, что создало условия для конденсации подпочвенной влаги, что также способствовало развитию корневой системы сорняков. Крепкие, как шпагат, корни свинороя, переплетались, образуя плотную подушку, напоминавшую войлок, они прильнули к мозаике и, выделяя соляную кислоту, разрушали грунт между камешками и проникали вглубь мозаичного набора. О.И. Домбровскому пришлось констатировать, что от первоначального мозаичного панно осталось неповреждёнными не более 30%.

Было решено снять уцелевшие фрагменты мозаики и перенести в музей, где постараться реставрировать её на основе имеющихся чертежей и других изображений. Военные разрешения долго не давали и в ту осень Олег Иванович и его сотрудники проложили мозаику простой бумагой и засыпали чистым песком. Вернуться к намеченному плану удалось только через два года, в сентябре 1953 года. Мозаику освободили от корней растений и тщательно промыли. Удалили цементные корки от реставрации начала XX века, края фрагментов мозаики укрепили гипсом, на поверхность мозаичных фрагментов нанесли промоченную смягченным столярным клеем бумагу и холст, так, что поверхность каменных кубиков приклеилась к ним, и так аккуратно, фрагмент за фрагментом, перенесли в фонды музея. За оставшееся время, на которое военные разрешили работы той осенью, О.И. Домбровский провёл раскопки храма, освобождённого от мозаики, сделав ряд важных открытий, но это другая история.

С начала 1970-х годов в Херсонесе, по инициативе и под руководством О.И. Домбровского и Станислава Григорьевича Рыжова, заведующего архитектурно-археологическим отделом Херсонесского музея, в течение почти пятнадцати лет, производился уникальный комплекс работ по реставрации средневековых мозаик и укладки их на бетонное армированное основание с целью экспонирования на месте находки. Изобретённая Олегом Ивановичем реставрационная технология вполне оправдала себя и прошла проверку временем. Исключением можно считать как раз мозаику из Загородного храма, но дело было в условиях эксплуатации.

Подробно о технологии реставрации мозаик говорить нет возможности, но вся эта история достойна отдельной книги. Однако для того, чтобы описать, что случилось с мозаикой из Загородного храма, основные черты этой технологии будут перечислены ниже.

Поскольку мозаичный набор нуждается в укладке на новый раствор, то из остатков старого его нужно извлечь. Для этого сохранившиеся мозаичные фрагменты выравнивают специальными молотками, скрепляют их края (гипсом), а затем “заклеивают” — наносят сверху листы бумаги и холста, промоченные столярным клеем со смягчающими добавками, и снова обрабатывают молотками так, чтобы поверхность каменных кубиков плотно приклеилась к холсту.

Потом эти фрагменты вынимают и переносят в лабораторию. Разумеется, предварительно мозаика зарисовывается с подбором тонов и красок, с указанием лакун и пр. В лаборатории мозаика оказывается перевёрнутой, и та её сторона, что была погружена в известковый раствор, очищается от остатков старого раствора.

Потом для мозаики готовится форма для бетонирования, в итоге мозаика переворачивается и помещается на армированную бетонную плиту-подушку, которую можно переносить и укладывать на место будущего экспонирования. “Заклейки” снимаются и перед зрителями оказывается оригинальный мозаичный набор, но на новом растворе. Очень много было возражений и сомнений по поводу бетона, но, если бы тогда в Херсонесе стали бы ждать гипотетических новых материалов, более подходящих для реставрации, то от многих мозаик попросту ничего бы не осталось к нашим дням.

Это очень вкратце, очень поверхностно и не слишком, признаться, компетентно, о труде реставраторов, который длится много месяцев, и даже лет на одном объекте. Самой трудной задачей для реставратора, конечно, является восполнение утрат. Когда речь идёт о повторяющемся рисунке или орнаменте, любой художник способен легко восстановить утраченные детали, особенно, если сохранились какие-то основания — старые фотографии, рисунки, чертежи, но будет ли это этично по отношению к произведению древнего мастера? Каждый раз эта проблема решается по-разному, с учётом многих обстоятельств и уникальных особенностей памятника. Реставрационное сообщество всегда строго и настороженно относится к практике восполнений и вмешательств в авторский замысел, ведь автора уже не спросишь. При укладке мозаик в Херсонесе применялись тоже разные способы — прорисовки утраченных узоров по тонированному бетону, восполнение пустот мозаичными кубиками одного цвета и т.д.

Когда решено было восстановить мозаику Загородного храма, перед командой реставраторов, трудившихся в Херсонесе (в том числе, сотрудников Киевской научно-производственной мастерской), встало немало проблем и, как сейчас говорят, вызовов. Мозаика сохранилась плохо, но хорошо сохранились её зарисовки, планы и другие материалы, по которым можно было бы восстановить утраченные рисунки. Сначала попробовали заполнить утраты цементом с прорисовками — мозаика не воспринималась, как единое целое, задуманное теряло смысл.

Пробовали и некоторые другие способы, в конце концов решили выложить полностью утраченные рисунки в виде черных контуров на белом фоне из мозаичных кубиков тех же пород, что использовались в оригинальной мозаике — мрамора и песчаника. Там же, где рисунки сохранились частично, сочли возможным восполнить их в цвете, из тех же каменных пород, но проложить современные дополнения тонкими свинцовыми полосками, чтобы подчеркнуть вмешательство.

Ещё одной проблемой стало расположение мозаики. Положить её в храме, где она была найдена, возможности не было, так как он по-прежнему находился в “запретке”, а большого павильона, в котором она поместилась бы, на территории музея не было.

        Дополнение второе, из комментариев к заметке, спасибо уважаемому Даниилу*:

   ____________________________       * С другой стороны, хорошо, что я упустила этот факт, когда писала заметку, иначе я бы её не смогла закончить никогда. Углубилась бы и в тему "Храма с ковчегом" и в тему "Театра"))))).   

Тогда приняли решение уложить мозаику на бетонное основание (постамент) Т-образной формы, которое соорудили в непосредственной близости от музейного дворика с фонтаном (тогда его ещё не называли Итальянским, это название появилось в начале 1990-х годов «с лёгкой руки» театральных актёров, игравших в нём спектакли).

Мозаика, разумеется, очень украсила эту часть музея, придавала особую атмосферу прогулкам по Херсонесу, очень часто можно было видеть, как у нижней части “креста”, как бы у входа в храм, останавливаются экскурсионные группы и кто-то из научных сотрудников рассказывает о монументальном искусстве юстиниановской эпохи, о христианской символике, а, если повезёт, то и о технологиях реставрации мозаик. Красота и целостность мозаичной композиции просто пленяла взгляд каждого.

Вокруг бетонного постамента мозаики высадили особый кустарник, буксус, которому придавали форму, подстригали, он создавал род ограды, кроме того, о том, что по мозаике нельзя ходить, предупреждали таблички. Они помогали мало, каждый раз, проходя мимо “Загородной” мозаики, сотрудникам приходилось делать замечания людям, не умеющим читать.

Мозаика из Загородного храма была бережно и грамотно реставрирована, но вот место, выбранное для неё, как показало время, оказалось неудачным. Дело в том, что деревья, окружавшие бетонный постамент, очень разрослись и создавали сильное затенение. Мозаика стала “цвести”, поверхность каменных кубиков покрывалась слоем зелёного мха. Пришлось искать способы борьбы с этой новой проблемой, так как вырубать деревья — “не наш метод”.

До развала СССР музей мог, с определённой периодичностью, приглашать по договору специалистов-химиков (если не ошибаюсь, из организации под названием “Укрпроектреставрация”), которые очищали мозаику от биообрастаний и обрабатывали её специальными составами. Это помогало сохранять панно в экспозиционном виде, хотя и не было, конечно, полезным для поверхностей камней. Когда музей, вместе с тысячами других организаций, внезапно оказался в условиях рыночной экономики, а проще говоря, остался без средств и традиционных связей, обработки прекратились. Мозаика стала гибнуть. Тем более, что бетон начал в условиях повышенной влажности, “тянуть воду”, железная арматура подвергалась коррозии и буквально “разрывала” постамент, в мозаичном панно появлялись трещины.

Часто музей оставался без охраны, так как средств на неё не было, прибавим сюда возросший уровень вандализма, “кризис менеджмента” и прочие прелести отечественного капитализма, моментально стёршего с лица постсоветской цивилизации тонкую амальгаму культуры. Начался процесс “выковыривания камушков на память”. В общем, тенденции не радовали.

В эти годы значительно расширилось сотрудничество Херсонесского заповедника и Института классической археологии Техасского университета в Остине. Это тоже отдельная история, достойная отдельной книги. Здесь достаточно будет сказать, что, начавшись с маленькой совместной экспедиции по исследованию усадеб херсонесской хоры, к началу двухтысячных годов это сотрудничество затронуло почти все сферы музейной деятельности, в том числе оцифровку библиотеки и архива, музейную автоматизацию и, наконец, реставрацию.

Совместные обсуждения проблем, которые можно было бы совместно и решить, почти всегда завершались составлением проектов, которые осуществлялись почти всегда успешно. Ведь у американцев тогда были деньги. Одним из таких проектов стала очистка, стабилизация и перенос на другую основу Загородной мозаики. Проект был реализован частично и, в основном, по вине музея, как-то не слишком удачно, но именно участие в этих работах американских партнёров (пишу это слово без кавычек) дало основание для диких слухов о том, что мозаику, лежавшую в Итальянском дворике, “увезли в Америку”.

С чего всё началось? Когда решили делать такой совместный проект, то, как и положено, следовало зафиксировать состояние мозаики в каком-то формате. Раньше снимали планы и рисовали, а в нашу эпоху остановились на фотофиксации. Это было очень непросто. В 2002 году одна из участниц американской экспедиции, которая была, на самом деле, всегда очень интернациональной, — чешка Анжела Соботкова и бессменный фотограф экспедиции Крис Вильямс — разработали методику съёмки мозаики. Фотографировали её по вечерам, почти ночью, при искусственном освещении, делая серии снимков на цифровую камеру, передвигавшуюся на “штанге”. Потом снимки компилировались на компьютере. Результатом стала общая фотография всего мозаичного пола, немного похожая на лоскутное одеяло в излюбленной американской технике “пэчворк”. Если кому-то интересна эта методика, можно скачать отчёт за 2002 год и почитать.

В продолжение проекта, в период осенне-зимнего сезона 2003/2004 гг., над мозаикой соорудили что-то вроде “саркофага” из плотного полиэтилена и стали готовить её к демонтажу. Сначала её хорошо очистили от загрязнений и биообрастаний специальным паровым очистителем, затем закрепили края, которые уже начали осыпаться и разобрали на маркированные фрагменты.

Снятие с подложки осуществили по уже опробованной технологии с заклейкой фрагментов бумагой и холстом. Снятые фрагменты сложили в деревянные ящики — паллеты и перенесли в фондохранилище музея, где мозаикам созданы условия хранения. Но это мало похоже на хэппи энд, правда?

При осуществлении проекта реставраторы предложили укрепить мозаику на каком-то другом материале (время бетона ушло), типа полимерного и экспонировать в подходящем месте. Кто и когда определит этот материал, где его возьмут и где будут демонстрировать мозаику, уложенную на новом материале, как мне представляется, не слишком продумали изначально. Один из организаторов проекта предполагал, что музей вскоре построит новый павильон и там можно будет разместить эту мозаику на полимерной подложке, но музей тогда не имел средств, да и приоритеты у начальства были совсем другие.

Годы шли, американцы совместную деятельность потихоньку сворачивали, мозаика оставалась в ящиках, а постамент зарастал травой. В 2012 году совместная работа Херсонесского заповедника и Института классической археологии завершилась, “мозаичный проект”, в том числе. Если у кого-то есть сомнения в том, что мозаика по-прежнему находится в Херсонесском музее, то могу заверить, что даже знаю, в каком именно хранилище она пребывает. Ну, а для упрямых сомневающихся, могу предложить всё-таки обратиться в Херсонесский музей. Хотя, вряд ли они там понимают, что одна из их обязанностей — развеивать подобные сомнения. Называется эта часть работы — “связи с общественностью”. Не гнушаться общаться с людьми на самые разные темы. Но это тоже — другая история.

События возвращения Крыма в Россию, переустройство и переформатирование музейной жизни на новый лад, постепенно преобразуют и привычный облик Херсонесского музея. Вот так теперь выглядит место, где было бетонное основание для мозаики из Загородного храма. Теперь здесь небольшой скверик и газон. Про новый мозаичный павильон (пифосарий) я уже написала во вступлении. Такую большую мозаику там не поместить даже в виде фрагментов.

Если не ошибаюсь с датой, то в 2013 году студенты Харьковского университета строительства и архитектуры, в качестве дипломной работы, предложили разные варианты реконструкции Загородного храма. Тогда многие вспомнили, что в музейных эмпиреях когда-то витала идея возвращения мозаики на её законное место, так как “святые девяностые” привели к тотальной демилитаризации севастопольских земель, воинские части давно освободили Карантинную балку и участок некрополя с храмом снова поступил в ведение Херсонесского заповедника.

Однако завсегдатаями этого, вроде бы заповедного, участка долгое время были лишь асоциальные элементы и “потрошители склепов”, ну, а Загородный храм превратился в обычную свалку мусора, как и окружавшие его могилы. Возвращать туда мозаику можно было только в мечтах.

Но, всё течёт, всё меняется. Можно и помечтать. История иногда повторяется на очередном витке спирали. Может быть, когда-нибудь храм отреставрируют полностью, а рядом с храмом выстроят сторожку, будет в ней проживать сторож с семьёй. Путешественники или паломники, будут подходить к ограде комплекса и звонить в колокольчик (или нажимать на кнопку). Сторож будет выходить на крыльцо своего домика, увитое цветами, и не спеша, звякая ключами, брести к воротам, открывать двери храма, а там, на полу — будут виться лозы, дивно замирать у чаши павлины и голуби, резвиться рыбы и звери, порхать птицы, наливаться соком плоды и над всем этим — звучать музыка сфер …

А в заключение я хотела бы привести цитату из отчёта Карла Казимировича Косцюшко-Валюжинича о раскопках Загородного храма в 1902 году.

СПАСИБО ВСЕМ, КТО ДОЧИТАЛ! ВЫ — ГЕРОИ! :)